|
Константин Кузьминский:
Умеренности я в себе не наблюдаю, ни в
чем...
Опубликовано
в журнале "Пчела", №12,
1998
ОТ
РЕДАКЦИИ:
Живой
легендой неофициальной культуры Ленинграда 60-х и начала 70-х годов
являлся Константин Константинович (в просторечье – Кока) Кузьминский.
Стандартные вешки биографии: родился 16 апреля 1940 г., в 1957 –
поступил на биолого-почвенный факультет ЛГУ (специальность
герпетолог), откуда был отчислен в 1960. В 1964 г. поступил в
Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии
(специальность сходная – театровед), но также через пару лет был
изгнан. Работал: рабочим тарной фабрики, ликеро-водочного завода,
подсобником в типографии Академии наук, рабочим сцены Мариинского
театра, маляром в Русском музее, рабочим хозчасти Эрмитажа, рабочим
геологической экспедиции в Эстонии, техником-геофизиком на Дальнем
Востоке, гидрологом на Черном море и в Западной Сибири,
техником-коллектором на Крайнем Севере, геологом на шахтах в Никеле,
грузчиком-калымщиком в Алупке, экскурсоводом, рабочим-универсалом на
киностудии, сценаристом и ведущим на телевидении, рабочим зоопарка
(дважды)*... Эмигрировал в 1975 году.
К.К.Кузьминский
– участник и организатор множества художественных выставок, поэт,
вдохновитель и составитель поэтических сборников и антологий. Первая
– в соавторстве с Гр. Ковалевым и Б.Тайгиным – "АНТОЛОГИЯ СОВЕТСКОЙ
ПАТОЛОГИИ" вышла в 1962 году в Ленинграде ("самиздат"), последняя –
"АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ У ГОЛУБОЙ ЛАГУНЫ" – уже в
эмиграции, в США (в качестве соавтора указан тот же Григорий
Леонович Ковалев). Все девять книг этой пятитомной антологии с 1995
года имеются в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге.
Наверное, можно долго спорить, является ли данное замечательное
издание антологией, авторским альманахом, полуфабрикатом для
грядущих исследователей или чем-либо еще, но в любом случае человек
сотворивший ТАКОЕ, заслуживает если не восхищения, то, по-крайней
мере, внимания. Безусловного восхищения, на наш взгляд, заслуживает
жена К.К.Кузьминского, Эмма Карловна Подберезкина. Далекий от
академизма Кузьминский провоцирует и других на отступление от
"академических" канонов. Например, сценарий неосуществленного фильма
о нем назывался: "Константин Кузьминский – поэт, человек, говно" (О.Иешина,
1987).
Цель
настоящей публикации – дать незнакомому с личностью ККК читателю
некое (пусть поверхностное) представление об этом "футуристе жизни",
а возможность этого подарил "Пчеле" Геннадий Николаевич Трифонов,
любезно предоставивший в распоряжение редакции двадцать семь
"американских" писем и несколько фотографий К.К.Кузьминского. Вот
что рассказал Геннадий Николаевич об истории этой переписки:
"В
1980 году, выйдя из заключения, я написал Косте письмо с
благодарностью за помощь и поддержку, за издания моих никому не
нужных книжечек. Из этой благодарности выросла наша переписка,
растянувшаяся на многие годы и длившаяся до возможности в 1988 году
моей первой поездки на Запад. Коротко находясь в Нью-Йорке, ибо путь
мой в Америке лежал в ее глубинку, я вновь увидел
Кузьминского-труженика. И здесь необходимо сказать о жене
Константина Эмме Карловне, без которой все проекты Кузьминского
могли бы и не осуществиться. Она и наборщик, и художник, и
шифровщик, и дизайнер, и чуткий редактор часто не вполне
высокохудожественных текстов наших соотечественников.
Нынче
Кузьминский живет в американской глуши, вдали от шумного и часто
сумасшедшего Нью-Йорка. Живет Россией, ее трудностями и тревогами,
ее голосами, ее именами. Все они живут в его письмах – всегда
насыщенных жадным стремлением всех узнать и услышать, понять и
многих простить".
Малый объем журнала
обусловил крайне жесткое обращение с текстами. Однако мы надеемся,
что все ипостаси творческой натуры Константина Константиновича в
достаточной мере отражены в предлагаемом вашему вниманию тексте.
Опущенные фразы
обозначены <...>. Ненормативная лексика заменена отточиями,
особенности орфографии и синтаксиса сохранены. К сожалению, у
редакции не было возможности снабдить письма подробными
комментариями, но пусть это останется на долю будущих
исследователей.
|
28 марта 81
(Вверху листа типографским способом напечатано: The Institute of Modern Russian
Culture at Blue Lagoon, Texas, Konstantin K. Kuzminsky, Head, Literary Practice
Section – прим.
"Пчелы")
<...> Зимой 76-77 я перевел
дневник Юлии (Вознесенской – прим. "Пчелы") (через три года сделали фильм) и
штук 7 поэтов <...>. Сделал выпуск техасского журнала (небольшой, поэтический).
Сменил трех агентов, <...> тщетно пытаясь жить лекциями. Через год выяснил, на
примере родного славика (кафедра славистики – прим. "Пчелы") – что приглашают
только по знакомству, ПО БЛАТУ.
<...> Перешел на антологию.
<...>
<...> Жаловаться грех. Проектов
тут осуществил – десятки. И еще на очереди – сотни. Но: когда, где и какой
придется к месту – дело случая. 6 лет искал ходы на фотографов. Свыше 1 000 фот
лежит – куда их? На днях, посетив мою выставку в Сан-Антонио, заехал директор
миссисипского музея: хочет. А в разговоре выясняется, что фотограф! Вывалил ему
с сотню работ – загорелся. Через годик, глядишь, выставим Петербург в фото.
Случай. И так – со всем. <...> Мне язык – не барьер, еще там я писал "говорение
на 7 языках", а тут – совсем заговорился, пишу на 30-ти. Сегодня вот отчитал со
своей рок-группой, в перерыве – нормально. Меня тут почитают за мэтра, пишут уже
о влиянии Кузьминского на техасскую поэзию, цирк. <...>
<...> Из 5 томов готовы 2 с
половиной, а материалы продолжают поступать, со всего света, кроме России. В
Россию я уже по этой причине и писать уже перестал. Надоело читать письма о
погоде и о состоянии здоровья деток.
Когда поэты становятся
импотентами – они производят детей. И я, кстати, произвел свою – в период
временной импотенции: за 64-65 – у меня, практически, ничего не было написано!
Зато сейчас, невзирая на "языковую изоляцию" – пишу (помимо работы, писем и
антологии) – по нескольку стихов и поэмок в месяц. И ничего, получше того, что
было там.
Когда я получаю письма о
попытках что-то сделать там – мне становится смешно, и даже уже не грустно.
Просмотрел сборничек Ширашлюши – чист: от продажи и... от поэзии. Ярко
выраженный случай с верблюдом: Ширали и без яиц, а так все на месте. Стоило?
Я уже с 67 понял, что хана –
есть хана. А Вы, судя по письму, все еще тщитесь. И Олег тоже. А я – предпочитаю
делать, что хочу – пусть на занзибарских диалектах! <...>
18 сент 81
<...> У меня только одно оружие
– антология. К американскому официозу и истэблишменту я так же не пришелся, как
и там. Со славиками я порвал давно, теперь и с институтом (Институт современной
русской культуры у Голубой Лагуны – прим. "Пчелы"), и плюнув на все переезжаю в
Нью-Йорк. <...> Сейчас вот получил приглашение на коктейль по поводу приезда
Андрей Донатыча – во гробе я видел этот прием, откажусь. Илья же (Левин – прим.
"Пчелы") и Яша Виньковецкий, друг его – будут там вертеть попами и представлять
Россию. Я же – представляю только себя. <...> На том же и Дед (Д. Я. Дар – прим.
"Пчелы") помер: от обилия левиных и отсутствия людей. <...> Я не помру, я моложе
и агрессивнее, но драться приходится в одиночку. <...>
<...> Антологии вышел пока 1 том
<...>, а 2-й – издатель пока молчит. Да Дима Бобышев возник, "подает (опять!) в
суд", <...>. Словом, том, может, и не выйдет или с запозданием в пару лет. <...>
<...> Половинка души осталась
там, но чтоб не погибла вторая – приходится работать здесь. И работаю, Гена, –
по 20 часов иной раз в день, потом пью – по неделе, дней по 10... Пью не как
там, а один, в одиночку. <...>
<...> Кривулинская жена (Т.
Горичева – прим. "Пчелы"), кстати, уже... с папой пообщалась, о чем был репортаж
из Рима! "Добрались бабы до Папы" – так я озаглавил статью об этих
феминистках-суфражистках. И выступает против абортов, кретинка недоделанная. И
ее охотно печатают. Если, кстати, кого здесь начинают сходу печатать – 99% за
то, что говно. Вкус здесь ТОТ ЖЕ. Но впрочем, практически, никого и не печатают.
<...>
25 сент 81
<...> Я, как Атос: когда денег
нет – ложусь у койку (хотя и так не встаю) и ожидаю. Два друга тут по полторы
сотни подкинули, три еще обещают, да вчера вот продал шемякинских открыток (Миша
на мели, поэтому прислал мне ВОСЕМЬ ящиков своих каталогов, открыток и афиш!) на
400 долларов – так что, глядишь на переезд и наберется. Правда, мне еще надо в
ноябре в Лас Вегас смотаться, на какую-то выставку, половину гонорара я уже
проел, а вторую – боюсь, что прое... и проиграю в рулетку: это ж американское
Монте-Карло. Но больше всего боюсь, что игрокам там – выпивку за бесплатно
подают! Я конечно, их разорю – но и они меня тоже! На что и рассчитано.
Умеренности я в себе не наблюдаю, ни в чем. <...>
21 октября 81, Техас
<...> Вот сейчас старый п...
Иваск, которому издатель, по осторожности (но абсолютному идиотизму), отдал на
рецензию 2-й том – помимо того, что похерил ВСЕХ поэтов (кроме Оси и Димы),
рекомендует мне в со-авторы и со-редакторы....Илюшу Левина, каковой уже БЫЛ
выкинут из редколлегии за полное нежелание что-либо делать (набор, предисловия и
т.п.), а желал только "значиться"
<...>. По счастью, над первым
томом иваски не властны, а на остальные – найдем другого издателя! <...> Помимо:
Диму натравил на меня тот же Иваск, "нарушив редакционную тайну" и разболтав о
моих поносах на Ахматову (а я скидывал лишь жупел ее, как футуристы с Пушкиным,
но никак не поэта и тем паче – человека). <...>
20 марта 82, Нью-Йорк, подвал
<...> Живу в стихах, посереди
стихов: в спальне-кабинете уже ступить некуда, на 14 кв. метрах висят 38 картин
и – папки, папки, коробки, книги. В гостиной-кухне пусто, висят "официальные"
работки Шемякина и неофициальные моих друзей. В библиотеке, где сегодня ночевал
библиограф-киевлянин (работаем с ним над "Забытым авангардом") – еще с 20 работ,
включая мои. Уютно, тихо, сытно – чего еще желать? Мышь (Эмма Карловна, жена
К.Кузьминского с 1970 г – прим. "Пчелы") трудится как пчелка, быв взята временно
АРХИТЕКТОРОМ, приносит в клюве по тыще чистыми в месяц, значит, на ближайшие
недели можно о деньгах не думать... На работе ею не нахвалятся, но работы нет...
Риган срезал все стройки, режет жутко гособеспечение (велфэр) для БЕЛЫХ (негров
трогать боится!), но живу я как-то и без этого. И Шемякин, и Нуссберг меня на
прошедший год покинули, но ничего, выбивался сам – и жив, сыт, весел. Довлатычу,
как журналисту, куда хуже. Не знаю за его долги – у меня долгов ни копейки, не
могу себе позволить – но накрылась его газетка, быв куплена венгром, хозяином
книжного магазина "Руссика", и превращена в еврейский орган. <...> Зачем ему
газета (Довлатычу) – мне не понятно. Я спокойно обхожусь без. Пипифакс здесь
продается в достаточных количествах, а читать в сортире можно чего и
поинтересней. <...>
Мыши сегодня выдрали зуб
мудрости, львовчанин без лицензии, а потому всего за 10, пойду к нему ставить
пломбы. Жить здесь можно, Гена, КАК ХОЧЕШЬ. Хочешь – зарабатывай деньги, не
хочешь – не зарабатывай. Твое дело. Тратить время на добывание денег – считаю
нерациональным, моя работа не так уж и много их требует: бумага, ленты, ремонт
машинки – все это укладывается в пару-другую сотен в год. Ну, там почта еще. И
все. А есть идеи, требующие денег. Пока приходится отложить. <...>
9 июля 1982 г., Нью-Йорк
<...> Днями только очухался от
Русского Бала в честь Бурлюка и руки еще еле пишут. <...>
28-го отчитал я кое-как Бурлюка
<...>, обходился руками и голосом, при почти 100% не секущей по-русски публике.
По ходу – переводил сам себя синхронно – видя перед собой полсотни харь
профессоров и миллионеров. Обратно, надравшись, ехал за свой счет, как Бурлюк
после лекций, и даже шел пешком, в моей обширной голубой египетской хлопчатой
хламиде, коричневом халате, с бородой и клюкой. На следующий день решил не
ехать, потому что после моего чтения, 3-м номером Поль Шмидт с мальчиком
представили откровенно – гм – педерастическую пантомиму. Я вылез на сцену и
заорал, что Бурлюк НЕ был им. Вывели. Не их, меня. <...> Ну, будь это вечер
Кузмина-Сомова-Ивановых-Адамовичей – нешто, Гена, я бы возник? Ведь Вы помните –
как я возник на ВАШЕМ вечере у Дара? А тут я тоже возник. В защиту. Но на сей
раз – Бурлюка. Джон меня и вывел. Отвез на станцию, и оттуда я электричками и
пешком добирался, рыдая.
<...> Но накатила шобла
приглашенной хипни: концептуалисты из Москвы, фотографы, просто художники –
силком облачили голого в халат и повезли. Добавим: пьяного, как и Мышь. Ехали
караваном: Лонг-Айленд миллионерский далеко <...>, впереди я с Мышью и Нежкой
(борзая – прим. "Пчелы") в машине Бори Штернберга и его жены,
москвичей-художников, сзади – херр Нуссберг с беременной новой женой и
недоделанной к юбилею его-моей книгой Бурлюка, а также режиссером Мишей Богиным...<...>
Сзади волоклись еще концептуалисты: Бахчанян-Герловины-Ур-Тупицыны и чорт знает,
кто. На лесной дорожке остановили шестерки с фонариками: парковка – тут, дальше
– пешком, все забито на милю. Тут же, на дороге <...> расписали меня футуристом
жизни Владимиром Гольцшмитом: на пупе фламастером написали "Я", а на ж..., на
обеих половинках "ГОЛЬЦ ШМИДТ", при этом Римка Штернберг зачем-то подрисовала
цветочки. Так я, в гватемальских плетеных варачес, при бороде и клюке, но в
полумаске, прошествовал в зал. Народу в "футуристических" костюмах – штук сто,
на меня накинулась (лобызаться) хозяйка, она же мадам Фрейдус, миллионерша, за
ней я попал в объятья дочки Маринетти, Лючии, потом, после некоторого шока (от
костюма) ко мне ринулись все. Остальных – одетых в псевдо-"конструктивистские"
костюмы, марсианами и вампирами – никто не замечал. Джончик (директор) был
счастлив, с Полем мы помирились (я ему сказал, что у нас за это люди СИДЯТ,
приведя в пример Вас, а они тут – выябываются). <...> Потом пошли танцы-шманцы,
я влез в хоровод (натурально – в центр), после чего занял прочную стойку у
буфета. Объяснял итальянцу-бармену, как смешивать коктейли, дегустируя результат
и временами подпуская очередную даму к ручке. Обнимался с Лючией и с кучей
других друзей. Потом, гляжу: в центре, на полу гигантского холла, увешанного
оригиналами Бурлюка и американской мазней ташистской – куча-мала. Бьют кого-то.
Ничего, – объясняю бармену, – это у нас, у русских, так принято. Потом пошла
беготня по холлам, комнатам и переходам, кого-то ловили, а я пошел искать Мышь.
Нашел в вестибюле. Мирно спала на полу с собачкой и никого не ловила. Я тоже не
стал. <...>. Потом начали выкидывать русских – и тех, кто дрался, и тех, кто
разнимал – подоспевшие и оправившиеся от изумления шестерки. Американка Хаттонша
(владелица галереи) продолжала, вопя, разыскивать Тупицына, крича, что отлучит
его от всех галерей. Джон прятал Тупицына. Словом, хэппенинг-симпозиум в честь
100-летия Бурлюка вышел на славу, с выбитыми окнами (выгнанные начали швырять в
них кто чем) и побитыми мордами. Не в пример вашему занюханному чествованию
Белого со старыми подтирками и пердунами (копию разрешаю послать профессору
Максимову) <...> ...
<...> Они тут, в Америке
предпочитают АМЕРИКАНСКИЙ стиль (как там, в России, предпочитают – стиль рюс).
<...> Я же – веду себя так, как вел в России, и стены у меня увешаны сотнями
картинок, которые некому отдать, и Мышь тут, треволнений от, в такую экзему
вдарилась, что на службу нельзя... Тут на службу – ТОЛЬКО при полном причепуре
(отчего я и девочек во всех этих оффисах и прочих местах на нюх не различаю).
Кстати, именно "на нюх". Американцы, с изобретением миллионов моющих средств –
перестали пахнуть СОВСЕМ. Что и считается признаком хорошего тона. У меня же тон
нехороший, равно, впрочем, и запах. <...> А вообще, говоря по-честному, устал я,
Гена. Среди русских тут – разброд и шатание, люди выбрались и – никому не нужны.
ТЫСЯЧИ Левиных занимают посты при кафедрах, голосят по радио <...> словом,
человеки "приятные во всех отношениях" и тут превалируют. <...>
21 июля 82
<...> Этих Мэрь у меня
перебывало дюжины <...>, а переводчицы с них со всех – как с меня гомик.
Прислала мне с полдюжины переводов, в коих я усмотрел с дюжину клюкв – "соловей"
переведен как "сокол" и т. п., при этом девушка скромно заявляет, что она "поэт
в своем праве" (англо-идеома), а потому, полагаю, переводит не в рифму. Утешил
ее тем, что в ревю – хают ВСЕ переводы Бродского, вычетом... сделанных им самим.
Давно уже перевожу себя сам, ибо такого аса как Поль Шмидт – в упряжку не
запряжешь. Единственный ПЕРЕВОДЧИК, которого удалось за 7 лет встретить.
Переводят – или профессора (от не х... делать), или – аспиранты (чтоб нагнать
публикаций к защите), при этом – ни те, ни другие, естественно, не зная русского
языка. <...> Профессорам и аспирантам курс современной русской поэтики – я,
естественно, читал – по-англицки, переходя временами с языка на язык. Фарцовщики
у нас говорят по-английски лучше, чем здесь профессора, не говоря за аспирантов.
Поэтому проблема перевода, Гена, неразрешима. Они будут цитировать Набокова,
писать письма – а перевод... <...> Я ученик и поклонник Т.Г.Гнедич. Переводят
тут при том всегда "не поэты" или "поетс ин хиз/хер оун райт", что еще хуже.
<...> Девушку я попытался, если не подбодрить, то хоть не уничтожать с корнем.
Но ляпы такие ужасные, такое НЕПОНИМАНИЕ русского, что мне стало тошно. Увы.
Если б я не любил Ваши стихи, Гена, мне было б попросту – насрать. <...>
Повторяю, уровень перевода здесь стоит на неолитическом уровне, а уж знание
русского... На славике ходят в Ти-шертах: ПИТЬ ДО ДНЯ – НЕ ВИДАТЬ ДОБРА. Это
значит: не надо пить первого коктейля до ланча. Очччень по-американски. Левак
Хиршман переводит: "Чайка – это расплавленные боги" (плавки ему не знакомы)
(по-видимому, имеется в виду перевод изопа Вознесенского: "Чайка – плавки бога"
– прим. "Пчелы"). <...> Проконсультироваться – упаси Боже! <...>
03.12.82, НЙ, подвал
<...> Днями съездили с Гумами в
Вермонт, где помимо пророка брадатого, тихо живет прозаик-лесник Саша Соколов.
Уже признанный "вторым Набоковым", но зарабатывающий на харч – прокладкой лыжни
для туристов, жена – в официантках. Так тут живут русские писатели. Американские
– тоже. Ален Гинзберг признался в интервью (вместе резвились на телестудии), что
зарабатывает литературой – 4 000 в год (моя жена– уборщица зарабатывала 6 000),
а профессор Джо Круппа, преподающий "поэтику Алена Гинзберга" стюдентам – имеет
40 000.
<...> Прогулялся с борзыми,
купил им двойной поводок, погода сказка, публика от меня шарахается: в
ковбойской шляпе, черном японском халате с широким белым поясом и красным
гиероглифом "ХУЙ" на спине, при дубинке и двух борзых – зрелище.
<...> Издаля, Гена, на них
(американцев – прим. "Пчелы") смотреть приятно, вблизи... Инфантилизм до
дебилизма – пишут мне ребятки (ПОЭТЫ и ЖУРНАЛИСТЫ, 20-27 лет!) – читаешь: 13
лет... И хорошие они, хорошие, но какие-то ТЕПЛЫЕ : "Горячих вас приму, и
холодных приму, ТЕПЛЫХ же – изблюю!" Ни рыба, ни мясо.
Вам ли объяснять, Гена, мою
контактабельность с людьми? Так вот, и тут я – НАШЕЛ, десятки и дюжины, но... Уж
если я не мог их прогреть – то только, вероятно, на сковородке... Сочетание
инфантилизма с невероятной практичностью (с детства) – странно и непривычно...
Поверьте, Гена, я с туземцами умею ладить: эсты, хохлы щирые, якуты и удэге были
в друзьях – этих: не понимаю... Особенно показательно на примере баб: вроде, и
п... на том же месте – а никак! Докопнешься до американской матки, а она тебе –
как в рупор: идеи суфражизма, либерализма и комплекса неполноценности. ЧУЖИХ
болей – они не приемлют, только свои.
Вот такие вот наблюдения...
Почему – в Ню-Иорике – и не задействовал НИ ОДНОЙ американской
связи-возможности, а есть. Мои техасцы (сообщают)... собирают деньги на мой
приезд: соскуцылись, америкотня! Цирк. Похоже, что я там был единственным живым
человеком, в этом мире теней...
Я бы хотел на Мадагаскар... А
приходится – жрать ветчину в Нью-Йорке. <...>
24 марта 1983, Подвал
<...> Поел тефтелей со свежим
укропом и свежей булкой (здесь все свежее, кроме идей и людей) и налил себе чаю
матэ, парагвайского. Поскольку получка завтра, а Мышь уже вчера до завтрака
двадцатник заняла <...>. Уж издателю слезно написал, чтоб мой процент за
проданные 1-го тома (450 из 600 – это было на сентябрь) выслал, какие-то 500-700
баксов, да ждем вот тут таксов (т.е. возвращения – или наоборот – налогов), я
все подряд на расходы списывал, даже банкеты – это можно (если деловые), но –
ждем, ждем. Ждем выхода трех томов – обещаны к Рождеству, потом "к Пасхе". Пасха
на носу... Ждем – то ли гранок постраничных, то ли готовой антологии прозы
("Лепрозорий-23"). Ждем выхода моей "Вазамбы Мтуты", которую я сдал камера-рэди
(т.е. прямо в машину пускай). Ждем...
<...> 9 утра уж, собачки
угомонились, но жрать натертые яблоки, морковки и собачий корм не хотят, убрал в
холодильник. Надо приниматься клеить макет книги Бурлюка, делать обложку, а
делов за эти пару недель накопилось – ... Да писем... Вот и лежу в подвале,
словно в камере – год и 3 месяца уже, а выходил, либо выезжал-с – раз 15, не
боле. Ну – пройдешься по хорошей погоде вечерком с собачками вокруг квартала, и
все. Все 24 часа провожу в положении горизонтальном, за машинкой, напротив –
телевизор, включенный 24 часа (какие фильмики, Гена! Старые особо! ), то
телевизионщики приедут снимать (впрочем, редко: раз всего, не в Техасе!), то
друзья. А я лежу в той же позицьи, и бежать никуда не хочется. Куда бежать,
Гена? Город – не для пешеходов, город-монстр, если где и ходют – то в
Манхэттене, а до него как от Гражданки до Невского... Я человек пешеходный, в
транспорте мне делать нечего, а своего – нет. 7 лет вот джип мечтаю купить,
плевать, что бензин жрет, тут армейские по 3 сотни распродают, ремонт, правда,
нужен... <...> Плюс – на права нужно сдать, ездил же уже, но перед последним
экзаменом – машина сломалась, и п.... Отволокли ее мексиканцы на кладбище.
Подаренная Виньковецким. Год, однако, имел. И гонял по серпантинам Техаса – как
в Крыму. А теперь – заново сдавать, скучно. Да и на чем? Свою не даст никто,
нанимать – на что? Вот и лежу. 22-23 апреля трупоеды будут кушать Филонова в
музее Гугенхуй. Приглашен. Ну их на х....<...>Я уже год назад, с Бурлюка, с этой
лавочкой дел не имею. И не желаю, надоело. Наберут скучающих миллионерш на какое
звонкое и трупное имя авангарда, галерейки денюжку дадут (РЕКЛАМА ж!), устроят
русский бал и танцы вокруг самовара – и забудут на год о существовании России,
филоновых всяких. <...> Послал я всю эту потемкинскую деревню а ля рюс подальше
и залег у себя в подвале. <...>
Не знаю, Гена. Вижу – что люди и
тут одинаковы с темишными, это явление мировое. Вечный бой или вечный
компромисс. Потому – покой мне только снится, когда упьюсь рому ямайского – того
самого. <...> А так... Ведь есть среди них и приличные люди, и немало СИСТЕМА
заедает. На службу надо при галстуке. А что, если я – галстук к х... привяжу? Я
и привязываю...
<...> А все равно – живем мы
ВЕСЕЛО. Народ вокруг меня тут (как там) колесом, живот у меня тоже, правда, того
– колесом, грудь зато впуклая. Вчера вот рецензию на Горбаневскую написал для
"Лит. Курьера" <...>, наконец-то выпустила она сборник РЕТРОСПЕКТИВНЫЙ, с тех
начиная, которые мы еще там, еще тогда – в 62-м, любили – через 3 страницы
спотыкаюсь о любимые строчки!
<...> А Мышь – первая у меня
читательница и единственная слушательница (моих стихов). И вчера не успел
прочесть: замоталась, пришедши: собачки, готовка, а с утра – когда ж? <...>
27 июля 83, Нью-Йорк, подвал
<...> Я тут имел глупость подать
на гугенхаймовскую стипендию – и Гуго, и Хайм показали мне согласно х.... На 300
выданных (из 3 000 аппликантов) – 250 полным профессорам и 50 независимым
поэтам-фотографам-балерунам-скульпторам-художникам-журналистам. Из 250 – 150
профессорам гуманитарным, на темы (русские) нижеследующие: "Жизнь Достоевского
между 1865 и 1870 гг.", "Позднее творчество Лео Толстого", "Гимны, песни и
ритуалы революции". В жюри – 6 полных профессоров под председательством 7-го.
<...> На Гугенхайме – клин х... не сошелся, есть еще сотни фондов, но на это
(чтоб узнать, подать и выбить) – надо жизнь положить. Поэтому я положил – х....
Продолжаю делать книги "своим иждевением", коего вполне хватает. <...>
<...> В Канзасе мне случалось
быть году в 77-м, славиком там заведывал Джерри Майкельсон, ученик ректора
филфака Маслова (и верный его прозелит), преподавал классику и казал студентам
фильмики "Военно-морской парад на Неве", полученные от совпосольства, бесплатно.
Не знаю, была ли там пионерская и комсомольская организации – но вполне
возможно.<...> А вообще-то – эмиграция – это трагедия и неизбежность. Я, скажем,
не страдаю: кучи книг в работе, от хулиганских (типа "Принца Чарли",
непристойной поемки на женитьбу наследника британского престола – послал,
получил спасибо на бланке Букингемского дворца, от секретаря, что принц и лэди
очень одобрили поемку, цирк!) до просто самиздатских <...> и, наконец,
академических: а куда они, падлы, денутся? <...> Пластинку Вашу я все равно
выпущу – не сегодня, так завтра. Или, хотя бы, пластинку-антологию. Смогу. Без
гугенхуев и пионеров. Я человек железный, мне не привыкать. Помимо нескольких
тысяч страниц антологии в этом году – написано с полсотни статей, сделано с
полдюжины малых книжиц, снялся в фильме "Русские уже-таки тут", об ебиграни,
отчего идет вой в русскоязычной прессе, не переставая – уже полтора месяца.
Цирк. Отставные полковники, бывшие дикторы комсомольского радио, компьютерщики и
нефтяники – возмущены до глубины души моим и Халифа "непатриотичным" поведением!
И – почему не их показали? Американцам же я пришелся по вкусу, на улицах
подходят, как и после первого фильма о Юлии. Возлегаю, варю рубец, делаю квас,
ращу брюхо, поставил во дворе бассейн, 2.5 метра в диаметре и полметра глубиной,
возлегаю. Воюю с хозяином за постоянные протечки (2 ванны сверху текут на кухню
и канализация не чищена 17 лет, потопы говна), а он не чинит: дом –
эмигрантский, жаловаться некому. Можно, конечно: хозяина – штрафанут, дом –
прикроют, а нам – ищи по новой пристанища? С собачками – не везде, трудно, а за
215 такую площадь Нью-Йорке не найдешь, разве в негритянских трущобах. И только
поэтому – есть деньги на мои издания. Иначе б – все ушло в прорву квартиры...
<...> Да ладно, это все низменные материи. Очень понравилось Ваше подражание
римлянам. Остальные "лавровые" – несколько пространны, а я у Вас люблю чего
покороче, полаконичней. <...>
На чем закругляюсь, пойду варить
рубец, Мышь сегодня осетра не купила, а есть что-то надо. Осетр, кстати, здесь
доступней камбалы, а пропос. Америкотня его не знает и не покупает, жрут
тресковые палочки в ту же цену. А вот меч-рыба (Хэминяуевская) – вдвое дороже
осетра, вкусна, однако ж. <...>
16 дек 83, Подвал, НЙ
<...> Обычные сутки, расклад: 24
часа тому встал, хромая (третий месяц мучит радикулит, перешедший в ишиас и
рюматизмы), испил, неимением кофию, чаю, начал принимать просителей и
посетителей: художника из Белиц, Молдавия, с фотографиями работ в духе Шагала и
Тышлера и сказочными фотами самого городка, и фоты и работы – идут в
"провинциальный" том, разросшийся в 1 200 стр., т.е., в 2 полутома по 600... За
ним по пятам въехал московский книжник-библиоман, за автографами к томам и малым
моим книжицам, принес в подарок и на обмен с пару дюжин старых изданий, среди
них убойные. <...> Пока разбирались с фотами и книгами, пришел киевлянин,
библиограф, с пачкой работы сделанной для антологии. Работал сразу на три
фронта, в 11 остался один с Мышью и сварил пельменей, поесть. Звонил в Остин
соавтору своему, Джону, чтоб нажал на издателя с нашей книжкой о художниках
(первая моя солидная публикация по англицки должна быть), фотографу в Хьюстон,
чтоб поторопился с пересъемкой, потом до 5-ти утра читал советские детективы
(братьев Вайнеров) и думал. К прочим городам и весям, покрытым – прибавилась у
меня Молдавия... Надо нажимать на Одессу: нарисовалась группа из трех поэтов,
которые хотят, но малость кобенятся, да мемуары выбить из главного их художника.
Так что в ЭТОМ году – провинцию мне не кончить. <...> По выходе еще трех томов
антологии – я стал получать втрое больше писем от ПОЭТОВ – с такими
комплиментами, что просто совестно. <...> От профессоров тоже имею (в
славистских журналах) емкие и круто похвальные рецензии – штук 5 за 3 года...
<...> Развлекаюсь в рускоязычной прессе, коя убога, как "Лужская правда" или
"Путь к коммунизму", но еще местечковей. Устроили мне тут авторский вечер –
пришло 20 человек, в основном моих друзей, коим сам позвонил. Но меня это мало
волнует: делаю вот с американцами еще одну книгу, о моих шляньях по сибириям,
хочу привключить туда и стихи. По англицки, разумеется. <...> Ваш раздел в томе
4Б, со статьей Деда и тремя фото <...> смотрится – блестяще. Вообще, весь том
красив (белая обложка с черным шрифтом и дизайном), единственно, печатник с
издателем спутали и стерли нумерацию, все – в порядке, а вот Генделев и
Нестеровский – перемешались, как по заказу! Я хохотал, и издатель тоже. Но ни
Вы, ни Олег, ни оба Вити, никто, говорю, кроме двух – не пострадал. Може, когда
и увидите, но 100 долларов за 3 тома (цена, кстати, скромная и нормальная тут) –
для профессоров-аспирантов не по силам (отчего выпрашивают рецензийные копии,
даром чтоб) – ну, я и даю: мне – по силам и карману, я ж не профессор! <...>
1 февр 84, НЙ, подвал
<...> С горя начал издавать
формальные книжицы "в десятку": 10 экз., 10 листов вдвое и – 10 долларов за
штуку. 2 коллекционера покупают на корню, что полностью окупает тираж
(себестоимость – 2 доллара штука), выпустил уже 4 и готовлю еще с дюжину. Себя
там издаю, да кого из формалистов. Редактирую попутно кучу рукописей (за так),
издаю – но когда? <...> Сейчас вот еще кассеты на мою голову обвалились.
Тиражировать их, 20, примерно, кассет – 700 мастертэйп и доллар (себестоимость)
копия – 100 копий – 2 тысячи, а где их взять? Продать же можно по пятерке (славики
купят, А КУДА ОНИ ДЕНУТСЯ?), так что доход – 300%. И надо искать вкладчика,
потому что у меня – полный ноль по всем параметрам... Антология продается
роскошно (для академической книжки), но я еще не получил ни копья, а приходится
– вкладывать из бюджета в следующие тома... <...> И так уходят лучшие годы
жизни, без негритянок и готтентоток, у которых малые половые губы достигают
длины 25 см – читайте Брокгауза и Ефрона, а изображение нашел в аглицкой книжке
прошлого века о медицинских куриозах, пускаю на обложку одного из изданий
"десятки": к моему поэтическому концепту "Копье Чаки", или на заднюю обложку
беспредметницы Нины Хабиас – на передней, напоминаю – х..., издание 1922 года, о
чем в мемуарах, ищу вот еще "Серафические подвески" Ивана Грузинова, переиздать
и составляю антологию Русского Ероса (в серии "Школьная библиотека"), от
Державина и Языкова до наших времен. Но художники подводят, им некогда. Некогда
здесь ВСЕМ: все борются за выживание. <...> Миша ( Барышников– прим. "Пчелы"*)
никогда ТАК не работал в Питере, каторжно. Отчего и не вижу его, практически.
Балеруны – все, поголовно, в жопе: там – можно было танцевать до пенсии, здесь –
помимо ног – нужна и деловая смекалка, и от поэтов тоже... Потому я и привожу
все эти необычные для меня расчеты, потому что – сталкиваться приходится. А там
– никогда. <...>
* вовсе даже речь – о Шемякине;
«Пчела» обозналась, за малопопулярностью художника, с Барышниковым шапошно
познакомился 20 лет спустя, в «Самоваре», на фестивале Марии Бродской в 2003-м.
На моё чтение ни в Линкольн-центре, ни в кафе «Боуэри» он не пришёл. – ККК-2006
7 мая [1984] НЙ
<...> Жизнь продолжается –
вопреки и паки. Я ее такую не выбирал, как и пианство свое – так уж вышло. 16
аврелия, на дне рождения, 44, был такой тарарам – человек 80 вперлось в подвал,
пили и во дворе, задарили картинками и т.д., а 19-го повесился Яша Виньковецкий,
позвонили из Хьюстона. <...> Ну и по сю не могу выйти из транса, лежу тихо на
пиве, работать не хочется....
<...> Фостерша и прочие – меня с
приезда к Голосу не подпускают, я и тут в хулиганах оказался. При том, что
популярности, как и там, не занимать. Но это же – совершенно СОВЕТСКИЕ
организации – что голоса, что славики, там СЛУЖАТ, но не животу отечества, а
своему. Те же вонючие лавочки, для Левиных. Этот там прижился. Поверьте, Гена,
разницы – никакой, эстетика та же, разве политика плюс на минус сменилась, но
журналы, скажем – оформляются ТЕМ ЖЕ художником (я тут все хочу коллажик
заделать – Грани и Новый мир, Новый журнал и Звезду – не отличите!). И политика
та же – Глезер снял мои стихи из своего Стрельца – за мои поливы на Максимова
(как сняли мою лирику в 67-м из эстонского журнала – за высказывания – устные –
о лесных братьях). Что ж, напишу главку в роман "О партийности глезера", делов!
Платить он, один хер, не платит. <...>
<...> Не пишется, вычетом
пакостных поемок Щаповой, ее и Медведеву, двух лимоновских пассий, я годами
охмуряю эпистолярно, а е... никак: расстояние, время... Да наборщица тянет с ее
романом, да издатели – оба – тянут, да долгов поднакопилось малость – а на пиво
уходит десятка в день из 1 000 в месяц все 300 – а еще и квартира, и телефон, и
жизнь, и работа. <...>. Дело оно, конечно, "великое" – но делается на куда как
малые средства. Академическое издание – в одиночку, с Мышью... Мышь устает дико,
сердце, валерьянку хлещет, а после 8 часов чертежницей – ей еще дома мои
книжечки-антологии дизайнировать, да посуда (готовлю всегда почти я), да
собачки, да стирка, да почта, да... И за меня боится – как бы опять кондратий не
тряхнул, как по осени было... Отдохнуть мне надо, Гена. Просто тихо уехать в
деревню, либо в санаторную клиничку – но первое некуда, а второе – и не на что.
Живу уже который год не пределе, на том же напряге 74-75-х. Малость только за 5
лет поотдохнул в Техасе, да и то – антология, фильм, и не один, выставки,
чтения... Жить нужно, как Бродский: квартира с садиком в Гринвич-Вилледж, дом
под Амхерстом, или гостиницы в Риме-Венеции. Но за это ему нужно ездить в
службу, 2 раза в неделю, по 3-4 часа в одну сторону, вот и гоняет в своем
шевроле. За гонорарами он не гонится, да на них и сыт не будешь. А я насолил
дикой черемши, ее полно тут по весне, и вообще хочу жить в деревне, скучаю по
босоножью под дождем, по речке после дождя, где-нибудь в Тверской губернии, где
Леша. <...>
16 июля 84, галерея
<...> Случился переезд с
последующим отмоканием на пиве, с переустройством нового жилья, распаковкой.
<...> Из-за чего пропустил 3 воскресенья назад многотысячный парад
гомосексуалистов, одна подруга несла лозунг "Нас – 25 миллионов!" <...> а
киевлянин Кит нес 7-миметровый "Свободу педерастам города Саратова! И Уфы.",
который сейчас висит у меня под потолком. На этот я не поспел, но на следующий –
меня вывезут в колясочке, с костылями и букетиком а ля Швейк, в саронге и с
голым пузом, на грудях же будут нататуированы целующиеся профили Ленина и
Сталина. Толкать колясочку будет Кит, росту 2.05 и при усах. Плакат будет: "Запороги
гей, гей! Ай эм гей, гей, гей!" Или вроде. Кит живет в Вилладже, и работает
вышибалой. Попутно ставит пиески – "Любовь сиамских близнецов" и прочее. А я
ныне живу на берегу рукава Гудзона, Ист Ривер – прямо напротив Манхэттена – одна
остановка метро, а до Сохо – 2. Вчера праздновали новоселье: заливная осетрина,
икра (красная, разумеется – черную едят только буржуа), окрошка с домодельным
квасом, ну и водочка смирновская, а потом пошел и ром. <...> Дом о 4-х этажах, с
дюжину квартир-паровозиков (рейл-роуд апартмент, кишкой), постройки 1871 г., как
значится на фасаде, принадлежит Володьке Некрасову, художнику, а заселен на 2/3
пуэрториканцами на велфере (гособеспечении, по лени), которые не платят и еще
тягают его по судам. Безработные, они имеют и бесплатного адвоката, и никак их
не выселить, свобода, бля! Я занимаю первый этаж, магазин с витриной (и
железными жалюзями раздвижными, и навесом), длиной 20, шириной 3 метра, с окном
в тихий дворик. Задние 30 м – отделил под библиотеку, спанье и кухню (газа нет,
но электричество входит в те же 250 на круг – за такой же, кстати, "лофт" Эрик
Неизвестный напротив, на другом берегу реки, в Сохо – платит 2 с половиной
ТЫСЯЧИ!), а передняя часть – галерея. Сбылась мечта идиота. Всех повешу!
Разгрестись бы вот только... Район – черновастенький, квартала 3 и до реки –
сплошная пуэрторикотня, но веселые, живые, сидят круглый день на ступеньках,
пьют, базарят, а напротив нас – польско-литовско-украинский и итальянский
рабочий район, маленькие ухоленные домики пролетарьята, но не озверевшего
буржуа, как в Квинсе!, костёл, вчера в 3 ночи – сидели у польского клуба на
улице, бдели у изображения Матки Боски, красиво. Ярмарка на той же улице, куда
ходим по вечерам, я днем выиграл скатерть черную с изображением виски "Джек
Даниэльс", кидая дротики в цель, угощаемся итальянскими жареньями, пончиками с
сахаром, благодать. До реки ходу 10 минут, заброшенные причалы, ржавые баржи,
парочки сидят, рыбаки и – вид на центральный Манхэттен, как на Петропавловку!
Доктор биологии, таксер Толя Шиманский – орет в окно, зовет купаться в мой же
бассейн – все здесь свои. Рядом живут и кошерные еврейцы, в талесах, шляпах и
лапсердаках, каких с Витебска и Майями не видел! Словом, район веселый. Пацанье
черное – лазает в окна, залезли и ко мне, и убежали, когда я их накрыл,
размахивая моей же индийской кавалерийской саблей, чуть не порубили, отбивался
палкой. Сабля, правда, стоила 20 долларов. Ну вот так, Гена, и живем.
<...> С голоду здесь не помрешь.
Не Тверская губерния, чать. Иду к реке – мясные ряды, морозильники, фунт
телячьих котлет – 5 долларов, дорого, а на улице, в баках – те же телячьи ребра,
тонкий край для рулета – ДАРОМ, бери – не хочу, ну взял фунтов 20 – и собачкам
погрызть и таких щей наварил! Что не продается до вечера – выбрасывается тут же,
хочешь – ходи и подбирай. Я не брезгую, я – блокадник. Х... ли там филе миньон
покупать по 8 долларов фунт, когда можно даром? <...>
<...> А о Деде писать надобно.
Напишите, пришлете – включу. В мемуарный 2-й том. "Питерские типы". <...> Все
мои тамошние – лишь обещают, а писать за них – приходится мне... <...> Так же
тщусь сейчас вот с Рубцовым, собираю по крохочкам... <...> Антология – это
крест, а не заработки. <...> Тяну как буксир, десятки и сотни имен, Глеба
(Горбовского – прим."Пчелы") вот надо избранного готовить – кому, как не мне? А
за 9 лет из России – дай Бог, 9 материалов пришло... Что мог – я СДЕЛАЛ. Набрал
и напечатал 2 с половиной ТЫСЯЧИ страниц, и еще столько же – готово, но Мышь с
дизайном не поспевает, слепнет – на работе ж глаза, да еще дома... А и мне уже
очки нужны, за 2,5 года в подвале при круглосуточном электрическом... <...> 23
из 25 кассет я сдал /себя, как всегда, и Шира не успел/ – жду теперь, до чего
агент-издатель-магнитофонщик договорятся, они же деньги вкладывают... А мое дело
маленькое – лежать и набирать, набирать, набирать... Да еще на 7 писем в неделю
во все концы отвечать... Однако, поспеваю и свой роман печатать (1-я часть из
6-ти – вышла в Париже в "МУЛЕТЕ", скандал!), да редактировать с дюжину авторов,
да... Словом, ЖИВУ. А устаю – запиваю, хоть и категорически нельзя: белый
кондратий уже хватанул по осени. <...>
1 ное 84
<...> Мне бы Ваши заботы – Вам
бы нашу свободу...
<...> С 4-х утра обрывает
телефон Италия и Франция: выпустил роман графини Щаповой (бывшей жены Едички)
"Это я, Елена", включив в него дюжину модельных фот и столько же ню в студии
Шемякина – графиня в истерике: ее, блядищин, голый зад показали! При том, в
прозе – описывает лесбос, наркоту, детский онанизм, начинает с мата и
заканчивает – описанием говна, а НЕВИННЫЕ голые фоты в студии художника <...> –
вызвали истерику. Книга-альбом потрясная, 20 на 25 см, полутоновые фото <...>,
сказочная обложка – нет, слезы и хай. Звонит сестра, грозится в суд, графиня
рыдают, а мне – расхлебывай. <...>
7-го открываю выставку "ВЕЛИКИЙ
БАРАК", живопись и графику своего лэндлорда, Некрасыча. Напечатал на ксероксе
приглашений, разослал, теперь вот вручную каталог делать, а свою машину никак не
получу. <...>
4 февраля 86
<...> За неимением в НЙ поэтов
(дай-то Бог, их тут с полдюжины), два-три вечера за сезон сделал: 7 поэтов 7
ноября, авторский вечер Худякова в декабре и "Бахыт и Марина" (Кенжеев,
москвич-канадец и Темкина, из гопы Лены Шварц, бродскинианка) 17 января. И ша.
Больше некого, если Хвост из Парижу не наедет. Не Бродского же и Евтушенку
приглашать? Евтух тут, правда, летом читал во дворе, под водку и сало, но все
больше Колю Глазкова и Нику Турбину, да свое, полу-диссидентское по мелочам.
Поэтому занимаюсь художниками – их тут с полста рыл и только процентов 10-15
выставляется-продается у Нахамкина. <...> А галерейка – как на Бульваре (имеется
в виду квартира Кузьминских на Конногвардейском бульваре в Ленинграде, где
устраивались выставки художников – прим. "Пчелы"), с гулькин нос <...>. Но
ничего – в месяц, в среднем по выставке, второй год держусь. На Новый год открыл
"Питерский абстракт" <...>. А 22-го грохну "Санкт-Петербург – Ленинград" –
работы питерских барачников: Арефьева-Арешка покойного и его друзей и –
трезиниевские планы, махаевские гравюры и кучу фот. Каталоги делаю вручную, на
своей копировальной машине, тиражом не боле 25 экз. и ША. Таково мое
издательство. Тиснул уже под 100 книжиц полусотни авторов и себя. Делов!
Покупали 3 библиотеки и пара почитателей. В этом году снизил тиражи до 7 экз.
<...>
9 февраля 1987
<...> С Димой Бобышевым мы
помирились мизинчиками, как дети, на моем фестивале поэзии (не взирая на все мои
на него поливы, кои он уже и прочел в библиотеке славика в Милуоки) – на
фестиваль мой бывший Институт техасский высвистал-оплатил
Хвостенко-Волохонского-Мнацаканову из Европы, Барский и Денисова (киевляне)
приехали своекоштно, как и Дима, Лосев-Лившиц ("Вяземский" Бродского – по
предисловию Оси в "Эхе") тож, Бахыт Кенжеев из Канады, да и у меня тут в подвале
с полдюжины почитало, "местных", а Хвост пел на всех. Словом, с 27-го по 31-е
прокрутил я с 20-25 поэтов, Осип присутствовал на моем с Анри, Бахытом и
Лосевым, но молчал, представлявший издатель-прозаик Игорь Ефимов жевал
ненамыленную мочалку, а мы с Анри хулиганили: я был в крылатке
акакий-акакиевской (с плеч венгерского графа Палашти, второго мужа Луизы де
Виль-Морен, внучки Тулуз-Лотрека, подруги Кокто и жены техасского миллионера Ли
Ханта, писательницы – дочка ее подарила) и при шемякинском черном чилиндре и
трости. Читал на 40 языках враз, Анри ехидствовал и иезуитствовал и "квассицистов"
Лосева и Бахыта мы побили как детей, а Хвост добил песенками. Народу было
человек 300 и даже заплатили по 75 долл. на рыло. Иосиф сидел молча в уголку и
морщился. Поздоровкались. В тот же день я открыл у себя выставку московской
ведьмы Таньки Габрилянц, а на другой день читали у меня другие по кругу –
человек 10, народу было с сотню. И от всего этого (+ от любви к ведьме) ослаб.
Слег в <...> запой, аж до больнички из которой сбежал в прошлую среду в халате и
2 часа чесал по морозу, пока Мышь на такси не подоспела. Пришел врач Саша
Ланской <...> вытащил таблетками. А то я хотел Танькины картины пожечь, но после
таблеток написал за сутки 2 поэмы <...> и успокоился.
<...> И Генделев, и Синявин, и
Нестеровский – имеют на мой взгляд, полноправное место с
охапкиными-кривулиными-бродскими в АНТОЛОГИИ, а в литературе – это дело
избранное. <...> Литературу, эстетику должно мыслить узко, ИСТОРИЮ же таковых –
широко. Сайгон и музей Достоевского, Марина Басманова-Бобышев-Бродский-процесс
пиздюлии Юлии <...> – все это БУЛЬОН, а если кто предпочитает клецки или там
гренки и фрикадельки – его свободный выбор. Я выбираю бульон. <...> Симпатии и
антипатии, ссоры и свары, любовь и обратное, влияние и невлияние – всяко лыко у
меня пишется в строку. <...> Дневники, письма, устные сплетни – ЖИВОЙ материал,
а не процеженное через сито академиками – и – составителями – хрестоматий – для
младшего – старшего – и – среднего – возраста – вот мое поле. И письма Ваши я
также изрядно цитирую – о "клобе" достоевского, например, и о том как была одета
Леночка Шварц. ПОРТРЕТ а не академический комментарий: что, к примеру, думает
профессор Лосев о тропах у Еремина, <...> да НАСРАТЬ мне, что они думают – хай
печатают в академических вестниках, меня ЕРЕМИН интересует: пьет ли и что,
предпочитает ли баб и каких – отчего с таким кайфом читал Гончарова, "Фрегат
Паллада" – о геморрое, грязях, жратве. <...> Вот так у меня получился Харькив:
хулиганствующий анархист Лимонов о Мотриче и Чичибабине, трезвый реалист (до
цинизма) Милославский и милочка Саша Верник, лирический и слюнявый – и все о том
же и о тех. Расемон, да и только! И моего при этом там – ни слова, только
организация материала – я же ж в Харькове не был! Художник Юра Кучуков мне
говорит: "Да ты ж о Харькове знаешь больше меня!" – "Естественно, – говорю, – я
знаю то, что знают лимонов – верник – милославский – щукин – рутенберг –
бахчанян – кердимун – а ты – только то, что кучуков!" Я же ж, делая харьковский
том – "прожил" в нем не менее трех лет. Ну и…
А уж за Питер – Вы же ж
понимаете. <...>
1 марта 87
<...> На письмо Ваше от 25 дек.
86 было отвечено лишь ... 9 февруария – по причине глухого запою (47 дней),
опосля которого ожил лишь 8-го. И записал. 15 черно-лирических поем "ПРО ЕТО"
(от глагола "еть") в 1500 строк были написаны с 2 ч.30 м. ночи 8-го по 6 ч. 55
м. 21-го, на чем иссяк-с. 1 маурта устроил их и "Вавилонской башни" чтение.
Приглашенная через переводчицу Евтуха Ахмадулина не смогла, было чел. 40 <...>.
Библиотеку я затянул черными пластиковыми мешками (бумага дорога, не укупишь),
черный же занавес. На заднике висели мой и ведьмин портреты маслом (ее) и над
головой – резиновая вагина с зубами и красной мигалкой сзади. "Портрет ведьмы",
ККК. Сам был облит с волос до ноговых ногтей сценической кровью, впереди торчал
крашеный зеленой темперой резиновый же "дилдо" (отрезанный от задней части
вагины), отчего половина дам повернулась в ужасе задом и так и слушали все
отделение "Башни". Потом был занавес с проигрышем на маге моего с АБ Ивановым "Гратиса",
а я смывался в ванной. Второе отделение "Прощание с Татьяной" – на сцене на
столе и стуле сидело набитое чучело героини (в черном платье и чулках, с белой
фарфоровой ручкой с зелеными ногтями и зеленой же рожей, сделанной на ксероксе)
под п.....-мигалкой , я же был в костюме барона Субботы (Самеди) из вудуистского
культа (черный цилиндр, фрак, полосатые брюки, белая манишка и лицо,
гримированное черепом) у ног ЕЯ. Ей и читал. Во плоти героиня не осмелилась
явиться – бабы побили бы! За то, что не любит. В последней поемке, "Кожаная
воронка или заклинание диаволом беса любви и похоти" из динамика гремели
латынские заклинания, дамы вздрагивали. На иврите читал я сам: "ИН ГАД/ БАМАБА/
ЙАХУАХ/ ПИЛИМ!" Что это значит, не знаю. Помимо забыл снять крест (подарок вдовы
Рухина) и к диаволу обращался втуне. <...>
Все 9 томов антологии завтрева
пошлю М-ру и М-рс Горбачевым, Кремль <...> Ваш ККК, он же Камехамеха Камикадзе
Кузьминский.
4 июня 87
<...> 1-го вернулся после
16-тидневного отдыха на Карибах (мой первый и первый Мышиный за все 13 лет)
<...> И отдохнул вроде: 16 суток бултыхались с масками и ластами в сказочном
коралловом море, риф, пальмы на берегу, пили кокосы и я делал пои-пои (наскребанный
раковиной молодой кокос), студия с кухней и посудой за 80 долл. в день, езда на
яхте (по 50 с рыла за 6 часов), поездка с Сент-Томаса на Сент-Джон рядом –
американские Вирджинские острова, рай, кои первыми открыл Колумб, а потом там
родился и жил до 12-ти и с 25 до 28 – Камилл Писарро – ОТКУДА И КОЛЕРА и
пуантилизм. Привез 3 мешка кораллов и раковин и 1 мозговик, коралл с хорошую
тыкву величиной, еле допер, Шемякину. Отдохнул туловом, но голова – в заботах.
Опять переезжать... Куда? Хоть – к Галецкому и Клеверову (последний уже обратно
тут) – в освободившуюся половину 4-х комнатной квартиры на улице Герцена – не
Геши ли Гуткиной, замордованной в лагерях?... Напротив ЛОСХа... Но шучу. Я еще
не в возрасте Одоевцевой, а когда доживу, вот тогда – "на Васильевский остров /
я приду умирать", говоря классиком. Покамест и так, хлопот полон рот: одессит
Аркашка судит за использованный его автопортрет с висячим х..., не спросив
разрешения. Иск он мне вчинил – в миллион двести тысяч <...>. И суд идет. Здесь
за все, абы повод. Особенно эмигранты, с ходу включаются в игры. Издатель в
панике, хотя в контракте и значится, что он – не несет НИКАКОЙ ответственности
за содержание томов. А мне еще гнать 4 тома – 3 по Москве и последний, указа[тель]ный...
В субботу жду технику: купил компьютер-график, чтоб самому дизайнировать шрифты,
а не эти машиночные, да и макетировку самому делать (а не Мыши после работы
страницы клеить!), словом, надо переходить на передовую технику. 4 000, плюс
сканнер еще 1 000, коим смогу считывать тексты и переводить на экран, на каковом
их резать-шить-кроить и пущать на лазерный принтер.
<...> Нацелился купить...
МАСОНСКИЙ ХРАМ на соседней улице – 465 тысяч просят, у меня их нет, да и главное
– район не галерейный. Между прочим, и "центром"-то я в Питере оказался
стихийно, ГЕОГРАФИЧЕСКИ (как и Юлия) – не к Охапкину же в Сосновую переть, не в
Сарское Село [к Бореньке Куприянову], не в полутораметровую башенку Кривулина,
где родители курить не дают, а – ко мне на Бульвар. Так и тут: пока жил в
Некрасовке – 7 минут до Манхэттена – одно, а тут – час, а то и полтора вонючим и
нерегулярным собвеем..<...> Понимаете, Гена, привыкать – легко, отвыкать только
трудно. И к бедствиям и к изобилию. Вспоминаю мясные ряды и польские и
пуэрториканские магазины на Некрасовке – матерюсь и тоскую, а то, что выставки в
пальто проводил – мороз был на улице, пьяненький Некрас изъяснял: "На то и зима,
а не лето...", но – не топил – это я забыл. Забыл и очереди ТАМ, и прочее – а
заново не привыкнуть! На Пряжке я 1 000 часов выжил и даже резвился, а
лагерники-наркомы, добровольные пациенты – через 24 часа к маме на волю
просились, не выдержав. <...>А привыкнуть к выживаловке (квартирной,
безработице, счетам бесконечным) – тоже тут трудно. Вот Хайдинька у меня
забрюхатела, вроде, через месяц будет с полдюжины маленьких борзят – хлопот-то!
Ехать куда – МАШИНА НУЖНА, а в НЙ содержать машину – дорого и невыгодно, и –
поставить негде, а я еще все никак на права не сдал, а 4 машины было! Но и без –
живем. Жить можно много чего без, вычетом – свободы. <...>
13 или 12 декабря 89
<...> Вчера, наконец, заставил
Мышь позвонить адвокату (каковой мой друг с 19-ти лет) и прояснить положение.
Хозяева не берут деньги за подвал уже 3 месяца, через месяц смогут меня
попросить судом. Суд даст пару месяцев на выезд. И ша.
Мой полупатрон Додж покупать дом
на Брайтоне (под галерею и жилье мне) передумал, но может, будет продолжать по
500 в месяц на нон-профит давать. А уж искать, куда и как – мое дело. Буду
искать. Работать при этом Антологию – практически, не можно: то ли сортировать,
то ли упаковываться... А по пятницам исправно прет народ: московско-тамбовские
поэты (соседи), дочка Беломлинских, художница, рокеры "Оберманекены" (до 5-ти
утра пение стояло) и вообще, люди.
Помочь из них никто ничем не в
состоянии, но сочувствуют. А я лежу и, матерясь, под лупой разбираю полуслепые
90 страниц покойного Губанова, полученные из Москвы, по 2, по 5 искажающих
опечатки на стр., а подборку делать мне.
<...> Тут Тонико Козлова
сказала, что коли вернусь, понесут меня на руках из Пулкова. На что
меланхоличный Гриша Капелян добавил: "От Пулкова до Волкова..." Я ж еще не
Одоевцева, чтоб думать, куда кости кинуть! Мне и здесь-то тошно, а там бы я...
Оба крыла СП обблевал бы. И весь особняк Шереметьевых.
<...> Как-то тут задумался я о
"Бродячей собаке" – а ведь подвальчик пронинский был похуже мово, и заливало его
с Грибоедова, и газ вместо электричества... Тамара Платоновна Карсавина плясала
голая на зеркале, с младенцем, балет "Амур и Психея" – ну, мнится, зеркало
дворцовое, венецианское, на авансцене – то, се – а Пронин, наверняка, с помойки
какое принес, отбитое, на пол положил, и балерина с грязными пятками... Это мы,
сквозь призму времен-с – радужно, преломляется... А и в моей дыре – люди
кайфуют. Но – люди, а не брайтонско-совписовская шваль. И любую развалюху я
превращу в Дом Искусств – гвозди-доски есть, руками Бог не обидел...
Тошно, что все паковать-таскать,
6-ой раз уже за 9 лет, а потом годами искать, где Делонэ, а где Губанов – ведь
под 1 000 собрано, ежели и художников считать, и всякую интеллигенцию. Вот,
Шнейдерманьяк прислал из турпохода по Израилю ДЕСЯТЬ лет обещанный Добашинский
портрет Л.В.Успенского, в чьем доме я вырос, но фото макета в шамоте, а памятник
в Комарово, бронзовый – так и не удосужились отснять... И фото Анатолия
Михайловича Кучумова, гомика и гениальнейшего хранителя Павловска... И фото
Глеба Борисыча Перепелкина, "Бородавки", уникальнейшего эрудита... И попробуй,
упомни, где что в каком пакете лежит, с этими е...... переездами...
Отчего и бешусь. КАЖДУЮ неделю
добавляется ОДИН-ДВА пакета, 10 в месяц, 100 в год. Итого?
А куда все это – потом, разумею
– ума не приложу. Лихачеву в культурный фонд завещать? А ну, как там еще один
переворот, с последующими спецхранами и компроматами на ЕЩЕ живых?... А тут это
никому.
<...> А я тут, на кой-то "5
переборов гитары" Лени Губанова тщетно силюсь расшифровать.
<...>
|