|
РОАЛЬД МАНДЕЛЬШТАМ
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ
БЛОКА?
Опыт параллельного анализа
Берем
первое попавшееся:
Вечность бросила в город
Оловянный
закат.
Край
небесный распорот,
Переулки
гудят.
Всё
бессилье гаданья
У меня на
плечах.
В окнах
фабрик - преданья
О
разгульных ночах.
Оловянные кровли -
Всем
безумным приют.
В этот
город торговли
Небеса не
сойдут.
Этот
воздух так гулок,
Так
заманчив обман.
Уводи,
переулок,
В
дымно-сизый туман.
26
июня 1904 |
ВОР
Вечер
входит в сырые дворы,
Разодетый
пестрей петуха,
Но не в
тучи закатной поры -
В
серебристо цветные меха.
Он
приходит в темнеющий сад,
Попросить
у поникших ветвей:
- Дай мне
золота, ты, листопад,
На
мониста подруге моей.
Только
с ношей ему не уйти,
Перерезав
дорогу ему,
Я стою у
него на пути,
Все
сокровища я отниму.
И
монеты из желтой листвы,
И
роскошную шубу из туч -
Угрожающим светом блестит
Из-за
пояса вырванный, луч.
1953? |
Не лучшее у
Блока и не из лучших у Роальда Мандельштама. Несмотря на разрыв в
полвека, наблюдаем блоковские реалии: "серебристо цветные меха",
"монисто" и "тучи закатной поры". Но по напряжению /даже в этом, первом
попавшемся тексте/ наблюдаем гипертрофию блоковских образов -
"угрожающим светом блестит / из-за пояса вырванный, луч". Скорее,
Есенин. Блоковские "щиты", "нити фонарей" неоднократно возникают у А.
Мандельштама, но совсем в другой тональности. Это же относится и к
цвету. Вместо блеклых полутонов Блока - сочные, сгущенные краски /"В эти
желтые дни...", "Как из сумрачной гавани...", "Седые сумерки..." Блока и
"шафранный", "оливковый", "золотой", "медный" - особенно богата гамма
желтых цветов Мандельштама/. "Красные копья заката" Блока
трансформируются в "белые копья звонниц" у Мандельштама. В системе же
образности учтены и опыт футуристов, имажинистов /и конечно, опыт
друзей-художников - текст, посвященный Арефьеву, является абсолютной
иллюстрацией к циклу акварелей последнего "Повешенные"/. Реалии Блока
сознательно огрубляются: ср. "Шлейф, забрызганный звездами" и - "Пальто,
забрызганное ночью". "Встану я в утро туманное, / Солнце ударит в лицо"
и "Мертвой чугунной вороной / Ветер ударит в лицо". Ибо огрублена эпоха.
Кстати, и жили они в районе Новой Голландии - Офицерской, Маклина,
Садовой - в самом "петербуржском" районе, районе доходных домов, который
со смерти Блока еще ухудшился - на роскошную квартиру Блока /напротив
сумасшедшего дома на Пряжке/ приходится нищая комнатенка Мандельштама.
Отсюда - овеществление реалий.
Следуя методу
Бориса Виленчика /Гнора/ приводим еще ряд параллелей:
ГОЛУБОЙ
АНГЕЛ
Ночь
нам покой несет,
И когда
все уснет на земле,
Спускается с горних высот
Голубой
ангел во мгле.
Он
неслышно входит в наш дом,
Наклоняется к нашим устам,
И
спрашивает нас об одном:
О тех,
кто дорог нам.
И не в
силах ему противиться -
Это мать,
невеста, жена -
Открываем
мы тайну сердца,
Называем
их имена.
А
утром с ужасом слышим,
Что
любимых настигла смерть,
И тоска
заползает в душу,
И чернеет
небесная твердь.
Мы
ничего не знаем,
Не видим
божьих сетей,
Не знаем,
что этот ангел
Уносит
лучших людей.
И
вечером, одинокие,
Беспечно
ложимся спать,
И в
пропасти сна глубокие
Падаем
опять.
Так не
спите ночью и помните,
Что среди
ночной тишины
Плавает в
вашей комнате
Свет
голубой луны.
/Лев
Овалов,
стихи
майора Пронина/ |
* * *
Облаков золотая орда
Ждет
пришествия новой зари.
В
предрассветных моих городах
Золотые горят фонари.
Далеко, далеко до утра
И не
знать опьяневшим от сна,
Что
сегодня на синих ветрах
По садам
пролетела весна.
Лунный
город фарфоровым стал, Белоснежным подобием глин,
Не китаец
в лазурь расписал
Сероватый его каолин.
Не
китаец, привычный к вину,
Распечатал его для людей,
И лимоном
нарезал луну
На
тарелки ночных площадей.
Но не
знать опьяневшим от сна
Чудодейства напитков иных,
И
напрасно им дарит весна
Бесполезно-красивые дни.
/Р.Мандельштам/ |
Смешно и
напрасно искать аналогии этих двух текстов. Текст Овалова написан
позднее, всякое заимствование исключается и все же наблюдается
поэтическая близость двух данных текстов. Еще ярче проскальзывает
параллель /опять же, ни к чему не обязывающая в:
НОВЫЙ ГОД
Елочный огарок горит
В моей
комнате.
Любезно
лар говорит:
Укромно
те?
Лар, лар
- сиди, молчи.
О чем
говорить в ночи
Даже с
тобой?
Да. Да. -
Бой
Часов
пропел два
Раза.
Открылись
оба глаза -
И лар
Вновь
немой самовар,
А от
огарка в комнате -
яркий
пожар.
/Тихон
Чурилин, 1914?/ |
ПЕСНЯ
ЛЕГИОНЕРОВ
Тихо
мурлычет
Луны
самовар,
Ночь
дымоходами стонет:
- Вар,
возврати мне их!
- Вар, а
Вар?
- Вар,
отдай легионы!
- Нас
приласкают вороны,
Выпьют
глаза из голов! -
Молча
поют легионы
Тихие
песни без слов.
Коршуны мчат опахала,
И,
соглашаясь прилечь,
Падают
верные галлы,
Молкнет
латинская речь.
Грузные, спят консуляры.
Здесь
триумфатора нет!
- Вар!
- Не
откликнуться Вару -
Кончился
список побед.
Тихо
мурлычет
Луны
самовар.
Ночь
дымоходами стонет:
- Вар,
возврати мне их!
- Вар, а
Вар?
- Вар!
Отдай легионы!
/Р.Мандельштам, 1954?/ |
Чурилин,
современник Блока, вообще мало кому известен, и уж явно не был известен
Алику Мандельштаму. Что же это доказывает? Берем следующий текст:
ЗИМНЯЯ
НОЧЬ
Мело,
мело по всей земле,
Во все
пределы.
Свеча
горела на столе,
Свеча
горела.
Как
летом роем мошкара
Летит на
пламя,
Слетались
хлопья со двора
К оконной
раме.
Метель
лепила на стекле
Кружки и
стрелы.
Свеча
горела на столе,
Свеча
горела.
На
озаренный потолок
Ложились
тени,
Скрещенье
рук, скрещенье ног,
Судьбы
скрещенье.
И
падали два башмачка
Со стуком
на пол.
И воск
слезами с ночника
На платье
капал.
И все
терялось в снежной мгле
Седой и
белой.
Свеча
горела на столе,
Свеча
горела.
1946 |
* * *
Когда-то в утренней земле
Была
Эллада...
Не надо
умерших будить,
Грустить
не надо.
Проходит вечер, ночь пройдет -
Придут
туманы,
Любая
рана заживет,
Любые
раны.
Зачем
о будущем жалеть,
Бранить
минувших?
Быть
может, лучше просто петь,
Быть
может, лучше?
О
яркой ветреной заре
На белом
свете,
Где цепи
тихих фонарей
Качает
ветер.
А в
желтых листьях тополей
Живет
отрада:
- Была
Эллада на земле,
Была
Эллада...
1954? |
В 1954 году
текст Пастернака находился еще в столе, так что скорее, это явление
поэтического паралеллизма. Вообще, к случаю следует заметить, что в
отличие от Пастернака и Блока у Роальда Мандельштама практически нет
любовной лирики: он любил только луну и Элладу /последнее - подобно
своему знаменитому однофамильцу/. Башмачки у него не падали. Он был
жрецом Танит.
Можно провести
параллель между текстами "Конь вороной" Мандельштама и "Ты меня поила
ярым пивом..." Ан. Поперечного, написанным позднее, абсолютно явная
параллель напрашивается между "Алым трамваем" /см./ и гумилевским
"Заблудившимся трамваем", но все это никак не говорит о
заимствовании."Оловянные закаты" Блока сменяются "цинковой рекой" Иосифа
Бродского, и все это явления одного поэтического ряда. "Рыбий жир
петроградских ночных фонарей" превращается в "... глазунью / Из луж и
ламповых яиц", "недожаренный лунный блин" и т. п. Однофамилец тут явно
ни при чем. Что же касается традиций имажинизма /"Желтую ногу выдернул
рассвет / Из черного сапога ночи", "Вечер-швейцар подавал Петербургу /
Огненное пальто зари" - Ан. Мариенгоф/, то и они тут ни при чем.
Мандельштам - типичный представитель "конструктивного эклектизма"
50-х-60-х г. г. Что же его все-таки отличает от Блоков, Пастернаков и
т.п.? "Лунатизм", художническое /а не художественное/ восприятие мира -
последнее, впрочем, мы встречаем и у Пастернака, но в более приглаженном
виде /"Льдин ножи обнажены / И стук стоит зеленых лезвий"/. У
Р.Мандельштама цвет приобретает самоценность и самоцель. /"Лунный город
фарфоровым стал, / Белоснежным подобием глин, / Не китаец в лазурь
расписал / Сероватый его каолин."/ И - "лиловая туча", "розовая кровь",
"серая вата", "рыжие костры", "лунная зелень", "золото крепкого чая",
"пепельные кондоры" /беру, практически, подряд!/. Гипертрофия образа:
"вислозадые медные пушки", "золотые метлы пулеметов", "неба неостывшее
литье", "спирохеты холодных лестниц", "тарелки площадей", "чугунные
ребра моста", "денатурированная весна", "золотые лохмотья огня",
"гранитная нога", "мертвая чугунная ворона", "красные проруби ран" -
подобный поэтический максимализм никак не свойственен ни Пастернаку, ни
Блоку. Поговаривают, что Мандельштам -Роальд, разумеется, - был
наркоманом. Алкоголику Блоку такие образы и не снились. Но это уже тема
особой статьи. Богатство же образов Мандельштама объясняется еще и тем,
что он избег поточности, "гладкописи" Блока - им написано всего около
400 текстов, большинство из которых являются вариантами. Отсюда
-концентрированность поэтического слова /образа/.
1950-е годы в
России - это никак не 1905-е. У Роальда Мандельштама при жизни не было
опубликовано ни одной строчки. Цель настоящего "анализа" - предупредить блоковедов. Второго пришествия не было. Был поэт.
МАНДЕЛЬШТАМ ТРЕТИЙ
Отныне имя
Мандельштам будет титулом. Мандельштам Осип Первый, Мандельштам Юрий
Второй /поэт, умерший в Париже, в эмиграции, 33 лет отроду/, Мандельштам
Роальд Третий.
Что знаю об
оном?
От сводной
сестры, девицы Елены Мандельштам-Томиной:
Мандельшам
Роальд Чарльзович родился в Ленинграде в 1932 году. Его отец, Горович
Чарльз Яковлевич, инженер по профессии, был родом из богатой еврейской
семьи. Бабка, не доверяя отечественной, российской, медицине, ездила
рожать в Нью-Йорк, откуда и вывезла имя. Внука же назвали в честь
Амундсена, по моде 30-х годов.
Мать -
Мандельштам /по второму мужу — Томина/ Елена Иосифовна родилась 4 июня
1907 г. в Казани. Инженер-химик. Пережила блокаду. Умерла 16 января 1974
г.
Роальд
Мандельштам во время блокады Ленинграда был с бабушкой Мандельштам Верой
Ионовной в эвакуации, вернулся в Ленинград в 1947 г., где и окончил
среднюю школу. Потом учился в Политехническом институте, однако
закончить курс не смог, поскольку болел, начиная с детства /с 4-х лет
бронхиальная астма, с 16-ти - костный и легочный туберкулез/. Учился еще
на Восточном отделении университета, изучал китайский язык. Также не
закончил.
Пенсии по
болезни не получал, поскольку никогда не работал. Жил, Бог знает, как.
Немного присылал отец, кое-что давала мать. Но мать сама в те годы,
после трех инфарктов миокарда, была на пенсии в 27 рублей. Сестра
работала лаборанткой, тоже около этого. Так и жили.
Последние годы
обитал на ул. Садовой, д.107, кв.19.
Умер в феврале
1961 г. в больнице от кровоизлияния в кишечник, вызванного язвой.
Похоронен на Красненьком кладбище.
Вот -
"кропотливо собранные данные о поэте".
Остальное - в
стихах.
... Поэт,
лунатик, певец Петербурга /особенно Новой Голландии в нем/, друг
живописцев Арефьева, Васми и Шварца - он жил, он дышал и творил в те
самые годы, когда ничего еще не было, а была - пустота, глухота,
одиночество - тусклый рассвет. Слава его не коснулась, поэты не знали
его /и не знают сейчас/ - ни одной своей строчки /печатной/ он не увидел
при жизни, В этом - судьба большинства современных поэтов, в этом она
страшнее судьбы сгинувшего в лагерях Осипа Мандельштама, поэта, которого
и тогда знали уже - все.
Кто расскажет
о судьбах этих поэтов, из которых лишь три - появились в печати, ценой
компромисса.
Поэт
Мандельштам компромиссов не знал.
Еще в 60-м я
запомнил его текст "Лунные лимоны" из подборки, принесенной на биофак
сестрой его. А потом, 10 лет спустя, наткнулся на пачку рукописей у
Михаила Шемякина. Миша был другом упомянутой тройки художников. И самого
Мандельштама. Он и попросил меня разобраться с рукописями поэта,
которого я уже и тогда любил. Я нашел сестру, мать, все остальные
тексты, выверил и выбрал - да, по домам Петербурга, где сохранились
отдельные - по стишку - странички, собрано, вероятно, уже всё: около 400
стихотворений /в большинстве - варианты/ и наброски двух-трех поэм.
Выверяли и перепечатывали мать и сестра. Редактура - моя.
Вот и всё.
Розами громадными
увяло..." – "Ковшом Медведицы отчерпнут..." – Новая Голландия – "Облаков золотая
орда..." – Конь вороной – "Мостика профиль горбатый..." – Вечерница – Продавец
лимонов – Ночь листопада /"До утра не заперты ограды..."/ – "Когда-то в утренней
земле..." – Диалог – Алый трамвай – "Небо – живот-барабан..." – Ночь листопада
/"Было падло..."/ – "– Падают звезды!..." – "Тучи..." – "Осень..." – Гостиный
двор – Тряпичник – "Ветер навстречу..."
(20
текстов, в «Антологии у Голубой лагуны», том 1, 1980; 2006)
РОАЛЬД МАНДЕЛЬШТАМ, 2003
|